Posted in 
Ирoния oтдeльныx знaтoкoв пo пoвoду «дрeвнoсти» пoстaнoвки oкaзaлaсь нaпрaснoй. Рeжиссeрскoe рeшeниe Дэвидa Oлдeнa oкaзaлoсь дeликaтным и тoнким – бeз «aктуaлизaции» и прирaщeнии смыслoв, чтo oбeспeчилo eму дoлгoвeчнoсть и жизнeспoсoбнoсть.
Ничeгo «стaрoмoднoгo» в спeктaклe нe oбнaружилoсь – нaoбoрoт, нaрушeниe изряднo нaдoeвшeгo приeмa грубoгo oсoврeмeнивaния бaрoчныx oпeр, вoспринимaлoсь oчeнь свeжo. Нo глaвнoe в этoй пoстaнoвкe – сoсрeдoтoчeниe нa Музыкe. С бoльшoй буквы нe тoлькo пoтoму, чтo oнa фaнтaстичeски прeкрaснa (a oнa имeннo тaкoвa, кaк этo типичный у Генделя), но и потому, как будто вокальные партии чрезвычайно сложны. Они полны приблизительно называемых юбиляций – виртуозных пассажей, проведение в жизнь которых, требующее высочайшего мастерства, отчетливо далеко не всем певцам.
Исполнители оказались сверху высоте. Итальянский бас Свет Пизарони – Король Шотландии, джентльменский отец, обрекающий любимую дочечка на смерть за грех, которого она не совершала. Обаятельнейший гимнаст, в полной мере погруженный в эстетику барочного театра ((как) будто мы его себе представляем, конечно) с ее однозначностью, выпуклостью красок, броскостью эмоции. Его песня в дуэте с валторной (отличное воспроизведение Артура Арзуманова – принимать же у нас валторнисты!) прозвучала невзыскательно упоительно.
Хорошие вокальные и актерские работы продемонстрировали наши певицы – Белая Латыпова (Гиневра) и Екатерина Морозова (Далинда). Особенно точна была вокальная искусство Морозовой. Замечателен швейцарский тенорок Бернард Рихтер в роли Луркания. Его переход в юбиляциях было безупречным.
Же, конечно, особых аплодисментов заслуживают французик Кристоф Дюмо (Полинесс) и меццо-сопрано с Ирландии Паула Муррихи в заглавной партии. Нет-нет да и-то – премьера оперы состоялась в 1735 году в лондонском Ковент-Гарден – Гендель написал сии партии для кастратов. В томишко числе для великого Джованни Карестини, которому предназначалась серия Ариоданта. Сегодня эти партии исполнили контратенор и меццо-сопрано. И сие было великолепно.
Контратенор Кристоф Дюмо показывал какие-в таком случае чудеса виртуозности и артистичности. Его ариетта о природе и пользе обмана совершенно сравнима по значимости со знаменитой «Клеветой» с россиниевского «Севильского цирюльника». Контратенор – без- природный голос. Тембр достигается приемом фальцетного пения, будто часто ведет к неровности звучания в разной тесситуре. Речь Дюмо звучит ровно, симпатия богат обертонами, нигде никак не теряет и не меняет краску. Около этом диапазон широк: с довольно низких нот в малой октаве раньше колоратурных верхушек. Что касается Паулы Муррихи, ведь исполненная ею трагическая песнь Ариоданта, предваряющая самоубийство героя, вызвала безграмотный только овации, но и выбила слезу бери глазах наиболее сентиментальных зрителей.
Дэвид Олби и абстракционист Иэн Макнил поместили героев средневековой истории в благовидный, но не вполне дорисованный планета. Он намечен, обозначен – так ли не завершен, так ли наоборот – обнаружен только в виде фрагментов. Вот портал с барельефом. Однако он обрывается на середине. Смотри красивая стена, которая должна (пре)бывать покрашена пастельными красками, а цвет лишь обозначен. Вишь купол, с традиционным сюжетом вознесения – в нем штормтрап, на которой, вероятно, один что стоял реставратор.
Очень интересна процесс художника по свету – Иэн Джексон-Френч перенес получи и распишись сцену Большого оригинальную световую партитуру Вольфганга Гоббеля, которая воплощает концепцию света и тени старых фряжский мастеров. Например, Караваджо. «Киароскуро» – так позволено определить эту игру света, ориентир которой не создать эффекты, а подчеркнуть внимание на лице, жесте, повороте головы.
Персонажи барочной оперы всю жизнь однозначны. Каждая ария – дела весьма конкретное, которое не грех определить одним словом: неукротимость, счастье, боль, гнев, издевка. Слов без меры мало, они повторяются. Классическая оформление барочной арии – da capo, в таком случае есть с буквальной репризой. И прохаживаться на счет над этим не овчинка выделки стоит. Как не стоит стараться насытить эти формы психологизмом то есть (т. е.) бытовой буквальностью – однако равно не получится что-то не делать (век и ни за что.
К чести режиссера и дирижера – они сим не занимались, а дали случай музыке царить в их спектакле и начитывать свои законы. И каждый участвователь спектакля получал от него сладость – и солисты, и небольшой ансамбль, скорее даже ансамбль инструменталистов, в котором было слышно каждого музыканта – через мелодий скрипки до переборов старинной теорбы.
В финалах каждого с трех актов режиссер позволил себя сюрреалистические вторжения мимического ансамбля с бесконечно образным и выразительным хореографическим рисунком Майкла Киган-Долана. Их инфернальное происхождение смещало ощущение времени.
В первом акте середь танцоров вдруг возникли девушки, одетые в стиле ар-деко, ведущие себя шибко агрессивно, чем вызвали трепет героев оперы. Второй декрет, в котором события принимают катастрофичный оборот, завершается пророческим сном героини – ничего нет мудреного, что сон этот плен кошмаров. А третий – казалось бы заканчивается хэппи-эндом: обман раскрыт, преступник наказан, главный герой оказался живым и здоровым, лживица прощена, и все дружно идут получи свадебный пир. Но – приставки не- тут-то было. Который раз появляется группа танцоров, одетых получи этот раз в потрепанную одежду в стиле рокайль. Да и у них самих класс сильно потрепан – видным-виднешеньк, что только-только с могил повылезали.
Ломать голову надо этим режиссерским ребусом приставки не- приходится, он вполне ясен: известно, все они давно умерли – и герои поэмы «Мятежный Роланд», из которой почерпнут содержание, и автор поэмы Лудовико Ариосто, и либреттист Антонио Сальви, некоторый, кстати говоря, был придворным врачом герцога Тосканского, отошел в долина) (земная иной и сам герцог Тосканский, согласен и композитор Георг Фридрих Гендель ранее не с нами… Же музыка жива – симпатия восхищает нас по текущий день, и потому мы верим финальным словам хора «Добродетель победит в каждом внутренность…»