Posted in 
В oбщeй слoжнoсти в нoминaции «Сoврeмeнный тaнeц» нa «Зoлoтoй мaскe» пoкaзaли пятью спeктaклeй. При этoм ни выдвинутыe нa мaску спeктaкли «Личнoсть» и «Сeрдцe eгo нa рукaвe» зaрубeжныx xoрeoгрaфoв (труппa «Прoвинциaльныe тaнцы»), ни oтeчeствeнныe «Ивaнoвo дeтствo» и «Пoслeднee чaeпитиe» никaкиx шaнсoв нa пoбeду, в oбщeм, нe имeют. Нeсмoтря нa тo чтo итoги кoнкурснoгo фeстивaля чaстo нeпрeдскaзуeмы, всe жe в этoт рaз oтрыв мeжду «Зeркaлoм» с Вoрoнeжa и oстaльными спeктaклями нaстoлькo oчeвидeн, чтo никaкими фaктoрaми присуждeниe пoбeды любoму другoму учaстнику oбъяснить будeт труднo. Кoнкурeнцию спeктaклю «Зeркaлo» впoлнe мoг бы сoстaвить зрелище «Свобода статуе!» екатеринбургской труппы «Провинциальные поп-танцы», но отборочная поручение на номинацию его далеко не выдвинула.
Выдвижение же нате Национальную театральную премию спектакля танцевальной труппы Воронежского камерного театра «Отражение» в основной и в двух частных номинациях — из-за хореографию (автор спектакля — гласный хореограф Павел Глухов) и вслед за работу художника по свету (Танюта Мишина) — вполне мотивированно. Тем не менее доминирующий герой, концентрирующий в художественном пространстве постановки держи себе все точки напряжения спектакля — молодожен танцовщик воронежской труппы Коляша Гаврилин, — на номинацию как бы лучший исполнитель почему-ведь не выдвинут. Между тем спирт единственный из номинантов с современного танца, кто сего был достоин.
Погружение в самобытный внутренний мир и диалог с разом окружающим — тема этой постановки. Вовсе, конечно, не новая, и в современном танце завсегда одна и та же: обзор глубинного в человеке и обществе. Круглое мордогляд, в которое по ходу спектакля смотрит получи и распишись себя главный герой, подвешено надо сценическим пространством и является единственным элементом сценического оформления. Оно всего на все(го) посредник для человека, какой хочет понять самого себя. С зеркалом, а конкретнее с отражением себя в нем, гесер и ведет постоянный диалог: симпатия растворяется в зазеркалье, видит себя инуде то как общность разных людей, так как некоего черного человека (Священный Петров), с которым ощущает согласие и вражду, и танцует хорошо сданный хореографом дуэт, являющийся центральным моментом постановки.
Чувствуется в спектакле и органический диалог с фильмом «Солярис», какой-никакой, по признанию постановщика, спирт вел с Андреем Тарковским. Знаменитое труд Станислава Лема Павел Глухов поначалу и хотел взять как отправную точку спектакля, однако впоследствии от этой идеи отказался, пусть бы кое-какие побудительные импульсы в постановке остались. На выдержку, сочетание фантастического и реального: компонованный из женских тел паучишка, который хочет съесть своих детей, резиновых пупсов, прилепленных к черному балахону; возможно ли персонифицирующее тему неразрывной общности составленное с мужчины (сильные мускулистые обрезки) и женщины (верхняя часть женского торса, обнаженная женская сиси и голова) двуединое существо. Изо черного кокона, объединяющего двум человеческие половины, в спектакле рождается малый, полная нагота которого (ранее привычная и никого не шокирующая получи и распишись спектаклях современного танца) символизирует в качестве кого возвращение к своему началу и естеству, яко и обнаженность человека перед мирозданием.
Утренник хореографа из Иркутска Владимира Лопаева «Город невест детство» тоже имеет большинство отсылок к одноименному фильму Андрея Тарковского. Же если у Тарковского сон и реминисценция Ивана противопоставлены ужасным реалиям войны, в таком случае реальность и сон в пространстве спектакля ни за что не разделены, поскольку мало-: неграмотный отличаются ни лексикой, ни драматургическим перестроением, и всегда показанное здесь воспринимается равно как единое действие. Да и через современного танца в драматургическом плане сие произведение довольно далеко: искусство танца в спектакле не очень богата до своему лексическому арсеналу и малограмотный слишком выразительна. Исполняет ее непосредственно хореограф Владимир Лопаев, оттопыренный на номинацию еще и (то) есть лучший танцовщик, а также его женка и их дети — сынуля и дочка. Причем танец главного героя Ивана, которого играет 12-неотапливаемый Савелий Лопаев, подкупает детской непосредственностью, (ну) конечно и танцует парень вполне сверху уровне своих родителей. Лексические самоповторы и шаром покати хореографического рисунка несколько тормозят осуществление, зато с точки зрения режиссуры всё-таки здесь выстроено вполне связно.
Как ни простовата искусство танца и режиссура «Иванова детства», в спектакле возлюбленная все-таки есть, ась? нельзя сказать о другом номинанте «Шафрановый маски» — «Последнем чаепитии». Вопреки на то что хореограф спектакля Ксения Михеева известна тем, отчего часто берется воспроизводить сверху сцене тексты литературных классиков ((пред)положим, Беккета) и даже заслужила неплохие отзывы по (по грибы) «Грозу», поставленную в области пьесе Островского, драматургии в единаче одной ее «литературной» работе недостает вообще никакой. Все режиссерские навороты безграмотный имеют смысла и преследуют единственную назначение — поразить зрителя своей оригинальностью, который тоже у постановщика не бесконечно получается, поскольку дешевой эпатажностью не долго думая никого не удивишь.
Вполне не поэзия, как у Чехова, а (жизненная скучной жизни изображена в спектакле. Ладно и то, что здесь переводу нет в виду чеховский «Коломенская верста Ваня», можно угадать только по заключительному чеховскому тексту, произносимому в спектакле: «Тетенька, которые будут жить сквозь сто, двести лет истечении (года) нас и которые будут презирать нас по (по грибы) то, что мы прожили приманка жизни так глупо и таким (образом безвкусно, — те, находиться может, найдут средство, во вкусе быть счастливыми».
Рядом этом эта скучная многолетие представлена в спектакле во во всем своем безобразии и пошлости. Наименование «Последнее чаепитие» оправдывается только-тол тем, что герои нет слов время действия иногда распивают воду (крошки не чай) из пластиковых стаканчиков. Деяние тут заключено в странный самоочевидный пластиковый аквариум, в котором и обитают псевдочеховские герои. Тогда на веревках подвешен стулик, одного из действующих лиц засовывают в прозрачную пластиковую цилиндрическую колбу. Герои, заключенные в середке аквариума, очень стараются привести зрителю водоплавающих и действительно изредка ложатся на пол и производят движения, однородные на движения рук и ног, которые делают челядь, когда купаются в воде. На взгляд один из героев в коричневой шляпе прогуливается кругом аквариума с семенящим за ним для четвереньках голым рабом-собачкой с чулком получай голове, который пристает к зрителям. Схожий чулок со шляпкой надет для голову и одной из девиц. Танца на этом месте нет никакого. Движения танцовщиков такой степени) нелепы и неуклюжи, что создается ощущеньице, что современным танцем занимаются род (человеческий, которые с детства мечтали жечь, но просто не прошли встреча в хореографическое училище.
Один изо членов жюри, бывший античный танцовщик, а сейчас руководитель одной с трупп, впервые попав в масочную комиссию, подобных экспериментов, видимо, николи не наблюдал. Так и просидел едва (ли) не весь спектакль, опустив голову и пакши на колени, не в силах взглядывать на происходящее. От испуга спирт поднял голову только о ту пору, когда сверху неожиданно и с громыханием, точно бы горох, в аквариум посыпались теннисные мячики. А неясный на веревочках спасательный диапазон, который раскачивают герои в конце спектакля, оказался единственной внятной и уместной метафорой сего унылого зрелища с претензией получай оригинальность.