В Большом театре певица и художник стали жертвами полиции

Сюжeт «Тoски», пoзaимствoвaнный с дрaмы Виктoрьeнa Сaрду, кoтoрый Пуччини и eгo либрeттисты Луиджи Илликa и Джузeппe Джaкoзa знaчитeльнo aдaптирoвaли к зaкoнaм oпeрнoгo жaнрa, унивeрсaлeн. Eгo нe нaдo aктуaлизирoвaть, пeрeнoсить в другиe врeмeнa, мeнять гeoгрaфию. Тaкoe, кaк в «Тoскe», прoисxoдилo, прoисxoдит и будeт прoисxoдить. Дaлeкиe oт пoлитичeскиx кoллизий прeдстaвитeли бoгeмы — успeшный xудoжник и пoпулярнaя пeвицa — стaнoвятся жeртвaми пoлитикoв и силoвикoв. Кaвaрaдoсси поддерживает оппозиционера Анджелотти мало-: неграмотный потому, что так олигодон рьяно разделяет его республиканские кредо, а просто потому, что некто честный человек, который невыгодный может отказать в помощи опальному политику. С Флорией Тоской и того попроще — здесь чистой воды «харрасмент» со стороны негодяя Скарпиа. И Анджелотти, и Скарпиа эгоистично «разводят» наивных интеллигентов, по (по грибы) что те расплачиваются своими жизнями. Трендец это вполне адекватно представлено получай сцене режиссером Стефано Пода, тот или другой не стал озадачиваться приращением смыслов, скажем как сосредоточился на приращении других элементов спектакля — визуальных. Все-таки, об этом ниже. Начнем с того, чего в этой постановке, несмотря для ее избыточность, доходящей при случае до пресловутой «вампуки», является главным.

По образу ни экзотично для современного оперного театра, три здесь — музыка Пуччини. Его запись, его драматургия, его энергосистема и, самое главное, — музыкальное Срок, которое у этого композитора ввек царь, бог и герой вдруг. Маэстро Каллегари на самом деле рулит сим спектаклем. И никакие отвлекающие тактические учения, обильно происходящие на сцене, настоящего меломана приставки не- смутят. Оркестр исполнил партитуру Пуччини с ее сложной агогикой, контрастами музыкального материала, внезапными сменами динамики, детальным сквозным интонационным развитием с должной энергетикой, точностью и пониманием музыкальных смыслов. Ведь, что музыка здесь в приоритете, было со всей очевидностью предъявлено в финале первого акта. Держи поклоны вышел детский обилие во главе с хормейстерами, так чтобы получить свою порцию аплодисментов (хоть) немного удивленной публики, которая уж подзабыла, что в классической опере таково вообще-то принято — нет чего/кого. Ant. начаться артистам после первого река второго акта и получить заслуженную долю признания. Ну да, господа! Вы в опере! А безграмотный в драме и не на капустнике. В конце знаменитой арии Каварадосси E lucevan le stelle спустя время последней фразы тенора слушатели, конечно, зааплодировала. Маэстро остановил капелла на паузу и только по прошествии времени последнего хлопка закончил оркестровую партию.

И Арутюнян, и Джордано, несмотря на то имеют богатый опыт исполнения ролей в операх Пуччини, показались неважный (=маловажный) совсем традиционными в трактовках своих партий. Тембру Массимо Джордано, по всем вероятностям, не хватало объемности. Не без того были отдельные эпизоды, идеже голос звучал красиво и полновесно. В голосе Лианны Арутюнян бесчисленно лирических красок. Это удивило, однако в итоге сработало на фигура: в сочетании со страстным поведением актрисы в драматических эпизодах домогательств Скарпиа и его убийства мягкий тембр гармонизовал характер героини и предотвратил опасное обращение ее в безумную истеричку.

Лучшим в этом треугольнике оказался Габриэле Вивиани в партии Скарпиа. И его обольстительный баритон, и брутальный образ злодея с лысой головой — трендец это было совершенно органически и прекрасно сочеталось с рвущей внутренность и душу музыкой Пуччини.

Не полагается не упомянуть маленького Богдана Нагая в партии Пастушка. (давно не встречала на сцене мальчика с таким прекрасным голосом и чистейшей интонацией.

Ой ли? а на сцене творилось что-нибудь сногсшибательное. Белоснежные скульптуры, обширный колокол, светящаяся ротонда, брызговик ангела с впившимися в него стрелами. Шикарные костюмы, расшитые золотом. Цветовая палитра — черное, белое, золото, каплю красного. На «силах зла» — черные плащи с кровавым подбоем, которые в сцене расстрела сменяются условными шинелями — ведь ли комиссарскими, то ли белогвардейскими. Получи статистках, открывающих в безмолвном ущелье второй акт, — сумасшедшие кринолины: с фасада — дорогущая глазет, с тыла бело-серая заплесневелость. Каварадосси затянут в черную кожу. Горесть — в черном летящем шелке. Смерть первого акта — на авансцене четверик пушки, развернутые дулом бери зрителя, палят прямо в читалка: вспышка, гул, легкий дым из сопла…

Когда порнограф держит в своих руках в полном составе визуальный ряд, включая костюмы и свечение, остановить его некому. А не мешает бы. Спору нет, жанрик оперы, тем более в версии Пуччини, предполагает яркость, укрупненность, яркость. Но маловыгодный до такой степени. В финале, рано или поздно Тоску расстреливают люди в шинелях (постановщик не удержался и допустил шрот от оригинала, в котором киногероиня сама бросается с парапета в бездну), расстрельная комплект падает наземь, а с небес проливается горящий елочный дождик, возникает сильное впечатление перебора. Впрочем, маэстро Каллегари и тут. Ant. там переключает внимание на музыку: пастиччо заканчивается мощнейшими аккордами в ми бемоль миноре (недостает тональности мрачней!), и никакими дождиками сего не перекрыть.

Both comments and pings are currently closed.

Comments are closed.